В настоящее время в Казахстане действуют восемь государственных программ. Две зонтичные, включающие в себе основные цели, задачи и показатели в политической, экономической, социальной сфере до 2020 и 2050 гг.: Стратегия-2050, Стратегический план развития Республики Казахстан до 2020 года — а также шесть отраслевых.
Конечно, зачастую заявленные в документах подобного рода цели и индикаторы — это программа-максимум, их стопроцентное достижение не только не гарантировано, но и весьма спорно. Президент РК Нурсултан Назарбаев неоднократно констатировал неисполнение и даже провал госпрограмм.
Тем не менее программные документы, несмотря на свой идеалистический характер, задают общее направление развития страны, очерчивают приоритеты, формулируют прогнозные показатели.
Ключевой документ для прогнозирования перспектив Казахстана в ЕАЭС в 2025 году — Стратегический план развития до 2025 года по третьей модернизации страны «Национальная технологическая инициатива Казахстана», поручение о разработке которого было дано правительству в послании президента народу Казахстана 2017 г. Программа находится в стадии разработки, правительство обещает представить ее в августе 2017 г. Однако ее основные ориентиры и показатели обозначены в самом послании «Третья модернизация Казахстана: глобальная конкурентоспособность». Именно на этот документ мы будем ссылаться в настоящей статье.
Примечательно, что горизонт планирования — 2025 г. — намеченный в Стратегическом плане синхронизирован с этапами создания общих рынков ЕАЭС. Как известно, на 2025 г. намечено создание общего рынка транспортных услуг, общего рынка газа, рынка нефти и рынка нефтепродуктов, наконец, финансового рынка, центр которого будет находиться в Алматы. В настоящий момент уже запущен общий рынок лекарственных средств ЕАЭС — старт его работе был дан 6 мая 2017 г. Помимо этого, к 1 июля 2019 г. планируется создание общего электроэнергетического рынка.
Дружба дружбой, а технологии китайские
Вместе с тем сложно сказать, что основные технологические направления Третьей модернизации тесно конвергированы со стратегией промышленного сотрудничества, разрабатываемой рабочими органами Евразийской экономической комиссией (ЕЭК). Ключевые инструменты последней — интегрированные площадки для обмена информацией, технологиями и сотрудничества в научно-технической, инновационной и производственных сферах: Евразийская сеть промышленной кооперации и субконтрактации, Евразийские технологические платформы, Евразийский инжиниринговый центр, Евразийская сеть трансфера технологий, а также совместные дилерские и сервисные сети, торговые дома, центры сертификации машинно-технической продукции и т.д.
Однако в послании «Третья модернизация Казахстана: глобальная конкурентоспособность» практически отсутствуют отсылки к стратегии промышленного сотрудничества ЕЭК, к вышеуказанным инструментам и механизмам.
В качестве контекста для «национальной технологической инициативы» в послании задан не региональный «евразийский» формат, а глобальный. Казахстанский президент предлагает «встраиваться в глобальные цепочки производства и сбыта товаров и услуг. Это нужно делать прежде всего за счет привлечения транснациональных компаний».
При этом в качестве ориентира технологического развития и основного партнера в производственной и инвестиционной сфере указаны не страны — члены ЕАЭС, а Китай. «Необходимо эффективно реализовать совместную с Китаем инвестиционную программу по созданию производств в Казахстане. Договоренности с китайской стороной достигнуты. Объекты обозначены. Нужно конкретно работать. Это будут современные производства с созданием порядка 20 тысяч новых рабочих мест для казахстанцев. На сегодня начата реализация шести проектов, а два проекта уже запущены».
Возможно, такой крен в сторону китайских технологий для партнеров по ЕАЭС выглядит несколько обидным. Однако искать в этом какую-либо политическую подоплеку не следует: все дело в казахском прагматизме: Казахстан расценивает китайские технологии как более конкурентоспособные, а инвестиции — перспективные.
ЕАЭС как несбыточная мечта о рынке сбыта
Впрочем, нельзя сказать, что евразийский фактор остался где-то за скобками Третьей модернизации Казахстана. Прежде всего он рассматривается с точки зрения «защиты и продвижения национальных экономических интересов в рамках международного сотрудничества» и реализации логистического потенциала республики.
Что касается первого пункта, то в послании поставлена задача нарастить к 2025 г. несырьевой экспорт в два раза. Очевидно, что в качестве рынка сбыта продукции казахстанской обрабатывающей промышленности рассматривается прежде всего ЕАЭС.
Напомним, что в мотивировочной части вступления Казахстана в Таможенный союз в 2010 г. в качестве главного аргумента чаще всего указывался доступ к 170-миллионному рынку интеграционного объединения, а если отбросить политкорректные формулировки, то в первую очередь Казахстан интересовал, конечно же, наиболее емкий рынок Российской Федерации. Однако первые годы пребывания Казахстана в Таможенном союзе показали, что ожидаемого широкомасштабного прорыва на российский рынок отечественных товаропроизводителей не получилось.
С барьерами при вхождении на российский рынок в разные годы столкнулись казахстанские производители алкогольной продукции, соков, программного обеспечения. По словам президента ассоциации «Казалко» Амиржана Калиева, казахстанские производители алкоголя не могут наладить поставки своей продукции на рынки Беларуси и России еще с 2011 г. Глава отраслевой организации утверждает, что Евразийская комиссия в течение шести лет не может подготовить соглашение по обеспечению доступа свободного оборота алкогольной продукции на территории ЕАЭС. Казахстанские производители алкогольной продукции уверены, что российские отраслевые регуляторы устанавливают «негласный запрет» на приобретение казахстанского этилового спирта для своих предприятий и оптовые закупки казахстанской алкогольной продукции. И хотя «негласный запрет» — факт трудно доказуемый, такие кейсы не добавляют оптимизма в восприятии перспектив казахстанского бизнеса в ЕАЭС.
Продолжающийся с 2014 г. обвал показателей взаимной торговли только усугубляет негативизм в оценке ЕАЭС. В 2016 г. экспорт Казахстана в страны ЕАЭС сократился на 23,5% за счет сокращения поставок минеральных продуктов на 39,2%, продукции химической промышленности — на 28,5%, продовольственных товаров и сельскохозяйственного сырья — на 10,7%.
Впрочем, в торговле со странами ЕАЭС наметились и позитивные тенденции: например, рост доли обработанных товаров с 55% в 2015 г. до 61,8% в 2016 г. Несмотря на отрицательные показатели 2016 г., зафиксирован рост экспортных поставок Казахстана на рынок ЕАЭС в отдельных отраслях. Причем, помимо традиционных для Казахстана экспортных позиций, таких как металлы и изделия из них (рост на 15,4%) и продукции машиностроения (6,2%), есть и достаточно непривычные для Казахстана отрасли — текстиль, одежда и обувь (28%) и древесина и целлюлозно-бумажные изделия (44,%). Впрочем, эти две позиции из-за мизерной доли в общем объеме экспорта (4% и 0,5% соответственно) не оказывают хоть сколько-нибудь значимого эффекта на показатели товарооборота. В то же время можно предположить, что именно эти отрасли — потенциальные «точки роста» во взаимной торговле.
Не служит улучшению имиджа евразийского интеграционного проекта в казахстанском обществе и тот факт, что во взаимной торговле с Россией — главным экономическим партнером Казахстана в ЕАЭС — по прежнему, решительно доминирует российский импорт. Его доля в российско-казахстанском товарообороте составляет 72,2%. Россия — крупнейшая страна–импортер в Казахстан: российские поставки занимают 36,3% в общем объеме импортируемых в Казахстан товаров. Для сравнения — доля импорта из стран ЕС составляет 22,6%, из Китая — 14,6%. Кстати, последняя цифра опровергает стереотипы о «засилье» китайских товаров на казахстанских прилавках.
Стоит ли удивляться, что в казахстанском публичном пространстве превалирует представление о том, что в рамках ЕАЭС Казахстан играет роль рынка для сбыта российских товаров, сохраняя при этом хроническое отрицательное сальдо баланса взаимной торговли?
Это объясняет, почему в послании «Третья модернизация Казахстана: глобальная конкурентоспособность» сделан акцент на необходимости защиты и продвижении национальных экономических интересов в рамках международного сотрудничества, прежде всего работы внутри ЕАЭС. В связи с этим президент Казахстана поручил перестроить и активизировать работу экономической дипломатии.
Впрочем, примеры успешной экономической дипломатии в рамках ЕАЭС есть и сегодня. К ним, в частности, можно отнести совместный проект с участием концернов «Рено-Ниссан» и «АвтоВаза» с российской стороны и «Бипек Авто» и «Азия Авто» — с казахстанской. В его рамках российские партнеры предоставили доступ на рынок азиатской части России — Уральский, Сибирский и Дальневосточный регионы — и республик Центральной Азии.
Еще один евразийский акцент Третьей модернизации — транспортно-логистическая сфера. Здесь заложенные в послании ориентиры непосредственно коррелируют с планами по созданию общего рынка транспортных услуг ЕАЭС к 2025 г.
Развитие новой евразийской логистической инфраструктуры обозначено в качестве пятого приоритета Третьей модернизации. Президент РК поручил правительству к 2020 г. обеспечить увеличение годового объема транзитных перевозок: в 7 раз для грузов, перевозимых контейнерами — до 2 млн контейнеров; в 4 раза для пассажирских перевозок воздушным транспортом — до 1,6 млн транзитных пассажиров. Доходы от транзитных перевозок должны увеличиться в 5,5 раза — до 4 млрд долл. в год.
Отметим, что эти цифры вдвое превышают заявленные руководством Объединенной транспортно-логистической компании (ОТЛК), осуществляющей контейнерные перевозки грузов в сообщении Китай — Европа по территории стран ЕАЭС — России, Казахстана и Беларуси. В октябре 2016 г., на XIII форуме межрегионального сотрудничества в Астане, президент компании Алексей Гром заявил, что стратегическая цель ОТЛК — увеличить объемы перевозок с нынешних 90 тыс. в год до 1 млн контейнеров к 2025 г. Очевидно, казахстанское руководство стремится приподнять планку ожиданий для органов евразийской интеграции.
Таким образом, Казахстан, который изначально позиционировал свое участие в ЕАЭС не как политический проект, а как сугубо прагматический, — делает акцент на отраслях, способных принести ему максимальную выгоду.
Нефть, электроэнергия и финансы
Что касается трех других приоритетов ЕАЭС — создания общего рынка электроэнергетики, углеводородов и финансов, то выгоды для Казахстана в этих сферах в настоящий момент не очевидны.
По поводу создания единых рынков нефти, нефтепродуктов и газа чаще всего высказывается мнение, что в них заинтересованы прежде всего члены ЕАЭС, не имеющие собственных углеводородных ресурсов и надеющиеся на то, что в рамках общего рынка будут установлены цены, как для внутреннего потребления. В то время как для Казахстана и России, нетто-экспортеров углеводородов, обязательства, налагаемые в рамках единого рынка, являются, скорее, ненужным обременением.
Нефтегазовый аналитик, доктор университета регионоведения «Ханкук» из Южной Кореи Ровшан Ибрагимов в интервью казахстанский газете «Литер» отметил, что «нефть — это такой продукт, который без проблем можно продавать на любой рынок, не делая особых усилий. В данном случае непонятно, зачем Казахстану нужно ограничивать себя какими-то обязанностями в пользу потребителей внутри ЕАЭС. К тому же рынки союзников сравнительно небольшие, и это с экономической точки зрения может быть нерентабельным».
Иное дело — создание общего энергорынка стран ЕАЭС, в котором Казахстану может быть отведена ключевая роль. Казахстанский экономист Петр Своик в статье на портале Forbes.kz, отмечая, что общий энергетический рынок ЕАЭС — это не что-то новое, а элементарное восстановление советской энергосистемы, подчеркнул, что центром Евразийской энергосистемы должен стать казахстанский Экибастуз, обеспечивающий стратегические связи и мощные переброски на восток, запад, юг и север.
С другой стороны не исключено, что выигрышные позиции на рынке углеводородов и электроэнергетики предоставят Казахстану пространство для «торга» в целях продвижения несырьевых товаров в странах — партнерах ЕАЭС.
Более спорны позиции Казахстана в едином финансовом рынке, центр которого будет располагаться в Алматы. Следует отметить, что при подписании Договора о Евразийском экономическом союзе еще сильна была инерция сформировавшегося в течение 2000-х гг. представления о лидирующих позициях Казахстана в финансовой сфере на постсоветском пространстве. Однако события последних двух-трех лет — девальвация национальной валюты, критическое ухудшение качества кредитного портфеля казахстанских банков, необходимость господержки системообразующего банка, скандалы вокруг размещения средств вкладчиков Единого накопительного пенсионного фонда — обнажили массу проблем управленческого порядка в казахстанской финансовой сфере.
В настоящий момент казахстанское правительство продвигает крупный проект в финансовой сфере — Международный финансовый центр «Астана». Можно предположить, что от успеха реализации этого проекта зависят и позиции Казахстана в едином финансовом рынке ЕАЭС.
Еще один пока широко не обсуждаемый, но потенциально интересный для Казахстана аспект евразийской интеграции — это ЕАЭС как рынок труда. В настоящий момент Казахстан — страна-реципиент трудовой миграции из Центральной Азии. Однако в следующем десятилетии ситуация может измениться. К 2020 г. в Казахстане образуется так называемый «молодежный бугор»: трудоспособного возраста достигнет поколение, рожденное в 2000-х гг., когда на фоне экономического роста в стране обозначился рост рождаемости. Вполне возможно, что во избежание массовой молодежной безработицы и обострения социальных противоречий Казахстан станет поставщиком трудовых ресурсов на рынок рабочей силы ЕАЭС.
Итак, с учетом поправок на исполнение, можно предположить к 2025 г. по мере реализации программы Третьей модернизации Казахстан усилит конвергенцию с Китаем в технологической и производственной сфере, при этом технологическое влияние партнеров по ЕАЭС, по всей видимости, ослабнет. Перспективы Казахстана в ЕАЭС в 2025 г. во многом зависят от успеха реализации экспортного и транспортно-логистического потенциала интеграционного объединения. Причем в вопросах продвижения продукции обрабатывающей промышленности на рынках ЕАЭС казахстанское руководство будет делать ставку на экономическую дипломатию. Не исключено, что в обмен на участие республики в общих рынках нефти, нефтепродуктов и газа, а также электроэнергетики, где у нее традиционно сильные позиции, Казахстан предложит меры протекционизма в отношении своих товаров на рынках партнеров по ЕАЭС.
Что касается политических рисков, то чаще всего артикулируемый — смена геополитической ориентации руководства с евразийской на некую полярную — наименее вероятный вариант развития событий. Да, в течение будущего десятилетия Казахстан, вероятнее всего, пройдет через этап транзита власти, однако явных предпосылок того, что следующее поколение политических лидеров страны осуществит радикальный разворот, вероятнее всего, нет. Напротив, очевидно, что элита, сформировавшаяся при действующем президенте, обеспечит преемственность основных направлений во внешней политике и экономике. Разумеется, при условии, если участие в ЕАЭС к 2025 г. будет отвечать оптимистичным ожиданиям казахстанской стороны.
http://new.ia-centr.ru/publications/kazakhstan-v-eaes-k-2025-godu/