Террористический акт в Актобе продолжает обрастать оценками, мнениями, комментариями. Наиболее обсуждаемые вопросы – кто может быть заинтересован во вспышке насилия в Казахстане, в дестабилизации общественно-политической ситуации в республике? Не укладываются ли события последних месяцев – волна митингов, прокатившихся по стране, теракт в Актобе – в единую канву? Президент Нурсултан Назарбаев уже дал свою оценку, заявив, что в Казахстане проявились признаки «цветных революций». Мы побеседовали об истоках радикализма в Казахстане, его идейной базе, зарубежных спонсорах и вдохновителях с политологом и востоковедом Александром Князевым:
— Александр Алексеевич, предыдущая вспышка активности религиозных радикалов в Казахстане приходилась на 2011-2012 годы. Это и подрыв террориста-смертника в здании КНБ в Актобе, и теракты в селах Кенкияк и Шубарши Актюбинской области, и резня в Аксайском ущелье, и ликвидация боевиков в Таусамалы. С тех пор, казалось, органы национальной безопасности Казахстана взяли ситуацию под контроль, жестко подавив исламистское подполье. Почему, на Ваш взгляд, оно проявило себя именно сейчас на фоне обострившейся общественно-политической ситуации и митингов? Это стратегия внешних сил, в частности запрещенной в России организации ИГИЛ, рассчитанная на то, что там, где тонко, там и рвется? Или силовики, проводя «чистки» перед митингами, затронули религиозных экстремистов, мобилизовав их тем самым для «акции возмездия»?
— Думаю, что в краткосрочном измерении последняя Ваша версия, что во время профилактической работы, связанной в целом с возникшим общественно-политическим напряжением, митингами по поводу земельной реформы, силовики могли затронуть эту группировку и теракт стал реакцией на их действия, выглядит вполне правдоподобной. Вполне возможно, что было именно так.
А в целом, на мой взгляд, после событий 2011-2012-х годов спецслужбами была проведена немалая работа, и те подпольные слои, которые сформировались, наверное, еще в 90-е годы, были подавлены, но не были устранены условия и причины для возрождения и нового развития этих группировок.
Отмечу, что в регионах Казахстана, о которых мы сегодня говорим в связи с террористической угрозой –запад, северо-запад – история религиозных течений имеет специфический характер. Если вспомнить начало 90-х годов, когда на постсоветском пространстве возник религиозный ренессанс, то тогда только ленивые из экспертов не говорили о том, что самыми опасными для Казахстана являются южные регионы, где традиционно и исторически население более религиозно. Но получилось совсем по-другому, и этому есть простое объяснение.
Да, население южных областей было в большей степени привержено религии, даже в советское время. И там, во-первых, в семьях сложились религиозные традиции, соответствующие ханафитскому мазхабу, не несущему в себе идей радикализма и агрессии. Во-вторых, в структуре самих религиозных организаций существовал неплохой потенциал священнослужителей, также приверженных классическому ханафитскому мазхабу, имеющими определенный авторитет в обществе и несущими своему джамаату традиционные ханафитские идеи.
А в западном и северо-западном регионах, где религиозная традиция в силу разных исторических причин была значительно слабее, когда потребовалось заполнить идеологический вакуум у населения, особенно у молодежи, оказалась очень рыхлая религиозная почва, восприимчивая к тем идеям, которые импортировались из-за рубежа.
Поначалу в Казахстан напрямую проникали проповедники разного толка, затем с течением времени появились граждане Казахстана, получившие религиозное образование за рубежом, и не всегда в тех учебных заведениях, которые имеют позитивный и конструктивный характер. Приведу простой пример. Еще начиная с конца 19-го начала 20-го века классическим и наиболее авторитетным среди суннитов религиозным учебным заведением был Университет аль-Азхар в Каире. Даже в советское время туда разрешалось отправлять священнослужителей для получения образования. Он не вызывал сомнений на предмет радикализма и искажения традиционных мазхабов. Но после событий так называемой «арабской весны» в аль-Азхаре резко усилились позиции «Братьев-мусульман». Сегодня он уже не является безукоризненным религиозным учебным заведением, и теперь не всегда понятно, с какими идеями и мировоззрением вернутся оттуда граждане Казахстана домой, и что они будут нести своей общине.
Помимо этого, достаточно много казахстанцев учатся в пакистанских учебных заведениях, в Турции, где тоже не все благополучно в религиозной сфере. Видимо, сформировался определенный слой людей, которые под исламской оболочкой, под исламскими лозунгами видят решение проблем социально-экономического, политического характера в силовом ключе и предпринимают попытки поиска собственной идентичности в радикальной среде. Эти идеи популярны не только в исламе, например, в Латинской Америке в свое время появлялись подобные группировки. Молодежь острее чувствует социальную несправедливость, и в отличие от старшего поколения готова с ней бороться. Я думаю, что мы имеем дело с таким явлением.
— В российских и казахстанских СМИ немало говорится о том, что казахстанские радикалы традиционно получали идеологическую и организационную помощь на Северном Кавказе. Эксперты указывают на сходство в тактике, выборе целей нападения казахстанских и северо-кавказских боевиков. А как Вы оцениваете степень их взаимодействия?
— Что касается сходства в тактике действий, я не думаю, что из-за сходства того, что произошло в Актобе и происходило в Нальчике и Назрани – нападение на воинские части, попытка захвата оружия – следует делать скоропалительные выводы.
В 80-е годы, когда в Афганистане воевали советские войска, один из самых известных лидеров моджахедов, покойный Ахмадшах Максуд изучал тактику партизанской борьбы по книгам Че Гевары. Казалось бы, где Афганистан, а где Че Гевара? Боевой опыт может заимствоваться не напрямую, тем более в современных условиях наличия Интернета, беспрепятственного доступа к информации. Делать некие далеко идущие выводы из-за сходства в выборе объектов нападения было бы опрометчиво.
А вот то, что определенные связи существуют, это, действительно, правда. В 90-е и начале 2000-х годов, особенно во время Первой и Второй чеченской войны, было очень много эпизодов, когда боевики из Чечни переправлялись на территорию Казахстана и лечились здесь. Естественно, что вместе с лечением раненых, было и другое взаимодействие – распространение литературы, идей, опыта. В Казахстане есть соответствующие диаспоры, связанные с Северным Кавказом, кстати, достаточно сильные в западных регионах. Поэтому взаимодействие через Каспий наверняка есть – его не может не быть. Оно может проявляться и в криминальной сфере, и в религиозно-экстремистской.
Однако я не соглашусь с коллегами, которые утверждают, что это едва ли не самый главный фактор в распространения религиозного радикализма в Казахстане. Я думаю, что взаимодействие с экстремистскими группами российского Северного Кавказа было более актуально на рубеже 90-х — 2000-х годов, потому что позже, с появлением новых средств коммуникаций, появилось множество других влияний. Где-то еще в году 2010-м я сам говорил о том, что казахстанский радикальный исламизм больше сориентирован не на юг – Афганистан и Пакистан – а на российский Кавказ. Но это состояние меняется, сейчас говорить о том, что группировки в Казахстане формируются под влиянием какого-то одного вектора, было бы неверно. Мне кажется, сегодня уже важнее воздействие из других террористических центров, в том числе из Пакистана и территории Афганистана.
— В связи с этим возникает вопрос, как Вы расцениваете степень координации радикальных ячеек в Казахстане и внешних сил, из которых, наверное, главным жупелом на сегодня является запрещенная в России организация ИГИЛ. Могут ли кураторы из этой организации направлять действия казахстанских боевиков?
— Очень сложный вопрос. Существование какой-то быстрой уверенной оперативной связи, передачи срочных команд вызывает большие сомнения. Скажем, кураторы увидели, что по Казахстану прокатилась волна митингов, связанных с земельным вопросом, и сообразили, что надо добавить сюда нестабильности, и дали команду в Актобе. Как гипотеза эта версия имеет право на существование, но я все-таки думаю, что все проявления экстремизма такого рода зиждутся на двух столпах. Первый, это внешнее влияние, обучение, поддержка, попытка направить в необходимое для зарубежных товарищей русло.
Второй момент, на который следует обратить внимание, эти люди – это ведь, прежде всего, граждане Казахстана, почему они стали экстремистами, как они, говоря обыденным языком, дошли до такой жизни? Поэтому не следует упускать из виду внутренние факторы, внутренние причины. Я буквально недавно говорил о том, что около половины участников этих формирований – не фанатики и работают просто за деньги. Я сам встречал массу таких людей в Афганистане, Таджикистане, Чечне. Это люди, которые, как правило, постарше, поопытнее, поумнее и более циничны. Они поддерживают лозунги – лозунги важны в любом военном формировании – но тем не менее для них это прежде всего бизнес. И кстати, в Сирии тоже присутствует такой элемент. Однако другая половина искренне верит в провозглашаемые лозунги, это, как правило, молодые люди с более низким уровнем образования, с меньшим жизненным опытом, они легче воспринимают радикальные идеи. Так вот, для того, чтобы бороться с религиозным экстремизмом, нужно понять причины, которые порождают такую категорию людей в Казахстане. Только тогда борьба с терроризмом будет успешной.
Ну а что касается связей с центрами, то я бы не стал демонизировать запрещенную в России организацию ИГИЛ. Я давно и много об этом говорю, потому что, пока мы говорим об одном ИГИЛ, в это время, в тени действуют совершенно другие, не связанные с ним и не менее опасные от этого группировки. Отвлекать все внимание на одну запрещенную в России организацию ИГИЛ совсем не правильно.
Можно, кстати, вспомнить, с каким алармизмом СМИ писали об этой организации до российской военной операции в Сирии. Сколько о ней говорили политики. ИГИЛ, запрещенный в России, занимал все тематическое пространство. Звучали мнения, что он непобедим, что он неминуемо будет везде и т.д., в таком примерно ключе. Однако стоило начаться российской военной операции и произойти первым подвижкам, как алармизм, связанный с запрещенным в России ИГИЛ, уменьшился в разы. Это видно уже невооруженным глазом.
Думаю, нужно отбросить стереотипы и не думать, что существует один ИГИЛ. В Пакистане в закрытых специфических учебных заведениях учатся граждане Казахстана, в Пешаваре, например. Это десятки людей, которые учатся и религиозному, и военному делу в тех мечетях и лагерях, где в свое время проходили подготовку талибы. Это совсем не связано с ИГИЛ, это другие центры управления. Поэтому само изучение этого вопроса и попытка предупредить распространение религиозного экстремизма в Казахстане должны быть шире и не зацикливаться только на запрещенном в России ИГИЛ.
Отмечу, что эта организация имеет не слишком хорошую почву в среднеазиатских странах, потому что идеология ИГИЛ универсалистская. А в Средней Азии и Афганистане, в том числе, ислам исторически был суфийским и содержит в себе очень серьезные этнические наслоения. Ну вот, например, в Киргизии не существует, за исключением, пожалуй, центральных городов – Бишкека и Оша – общих мечетей. У каждой этнической общины существуют собственные мечети: дунганские, уйгурские, киргизские, узбекские, народов Северного Кавказа. А запрещенная в России организация ИГИЛ предлагает, исходя из старого классического фундаментального ислама, унифицировать все мусульманские общины. И эта норма в силу исторического развития не особо приживается в нашем регионе. Для большинства верующего населения это неприемлемо.
Как заставить казахов отказаться от того, что они считают исламским, а на самом деле это более поздние суфийские элементы, привнесенные в местный ислам – почитание святых могил, источников, природных объектов? Это органично для мусульман Казахстана, а запрещенный в России ИГИЛ все это отрицает. Отмечу, что в Афганистане первые серьезные конфликты между талибами и ИГИЛ возникли как раз после того, как представители запрещенного в России ИГИЛ начали взрывать священные могилы, чтобы не было поклонения им. И это вызвало волну возмущения и действия Талибана против ИГИЛ.
Этот конфликт имеет исторические аналогии. В 80-е годы, когда советские войска были в Афганистане, арабские моджахеды, помогавшие бороться против коммунистического режима, в салафитском ключе пытались учить чистому исламу пуштунов, афганцев. И доходило до боестолкновений между афганскими отрядами и пришлыми арабскими моджахедами. Чем, кстати, пользовались спецслужбы Кабула и советские, соответственно, тоже.
— Что Вы думаете о фейковой организации «Армия освобождения Казахстана»? Почему источником распространения информации о ней стало именно «Радио Свобода»? Не служит ли это косвенным указателем на то, кем эта организация может быть ангажирована, кому выгодны ее действия по дестабилизации ситуации в Казахстане?
— Можно, конечно, попытаться объяснить эту информацию тем, что у «Радио Свобода» настолько осведомленные источники информации где-нибудь в ЦРУ или других спецслужбах. Но я думаю, что все-таки это маловероятно. История знает случаи «придумывания» организаций. Кстати, это случалось и в Казахстане. Достаточно вспомнить «Солдатов Халифата», появившихся в 2011 году. Ведь на самом деле как военной организации их никогда не существовало. Это была группа, которая эксплуатировала действия одиночек и отдельных групп, находившихся на территории Казахстана и совершавших террористические действия. Она делала постановочные видео с заявлениями и принятием ответственности на себя, и тиражировало их в Интернете. Группа насчитывала не больше полутора десятка человек, пребывавших в Пакистане.
Но мы же живем в информационную эпоху: когда информация о фейковых организациях тиражируется в СМИ, обрастает подробностями, к процессу подключаются такие известные медийные эксперты, как, например, Евгений Сатановский, уверенно заявляющий о существовании «Армии освобождения Казахстана», созданной именно сейчас именно для того, чтобы расшатывать Казахстан. Хотя это совсем не факт. Как пропагандистский образ да, она существует. Но Сатановский, получается, ей подыгрывает тем, что выпячивает значимость этой организации. Не имея на то никаких оснований.
Я думаю, что совсем вычеркивать ее и забывать о ней, наверное, не стоит. Необходимо понаблюдать за развитием этого информационного образа, будет ли он проявляться еще где-то или нет. Но то, что такой организации на данный момент не существует, это абсолютно достоверный факт. Важно то, что вброс информации о ней идет со стороны «Радио Свобода», причем немаловажная деталь, что вброс произошел через русскую редакцию, хотя она касалась Казахстана. Легко можно предположить, что это сделано с целью охватить как можно большую аудиторию, в том числе центрально-азиатские республики – Узбекистан, Киргизию, Таджикистан – для того, чтобы эту идею внедрить поглубже и в дальнейшем использовать.
История таких фейковых на первом этапе образов может быть разной. Вполне возможно, что если он и дальше будет муссироваться в информационном пространстве, то какая-то группа радикалов, доселе не имевшая никакого имиджа и никому неизвестная, может попробовать натянуть на себя этот образ и эксплуатировать его.
Этот вброс не обязательно имеет конкретную задачу и конечную цель, а создается с тем, чтобы посмотреть на возможные реакции, изучить их, провести своеобразный зондаж.
Другой вариант, эта организация просуществует какое-то время в виде виртуального образа, некие эксперты попытаются поэксплуатировать его и будут считать его реальностью, другие, как, например, я, сразу отвергнут его, а затем разговоры о ней сойдут на нет. В соседней Киргизии еще в 2011 году придумали (причем шиитскую, учитывая, что шиитов за воротами иранского посольства там не найти, наверное, был такой заказ) организацию
— Если уж такие образы создаются искусственно, возникает следующий вопрос: не укладываются ли митинги, дело ТохтараТулешова и силовиков, которых обвиняют в подготовке к захвату власти, и бесцельная (как Вы сами ее охарактеризовали в одном интервью) вылазка боевиков в Актобе в сценарий дестабилизации ситуации в Казахстане, создания хаоса? Могут ли за этим стоять какие-то внешние силы? Не может ли это быть цепью событий, предваряющих «цветную революцию», как это и отметил в своем заявлении президент Казахстана Нурсултан Назарбаев?
— Я все-таки думаю, что обобщать в единую цепь и единый сценарий все события последних месяцев не стоит. Наверное, президент Казахстана информирован значительно лучше меня. Но пока все это сильно попахивает конспирологией. Полагаю, что реальность может быть проще. Посмотрите, земельные митинги носят, прежде всего, антикитайскую направленность. Ведь мы не видели, чтобы во время этих протестов на площадь выходили люди в традиционной мусульманской одежде, чтобы при этом звучали псевдомусульманские лозунги. Нет, на митингах был совершенно другой состав людей. В числе его организаторов больше засветились прозападные правозащитники, активисты национал-патриотической направленности. То есть там было совершенно другое содержание.
Дело Тулешова появилось намного раньше. Я думаю, что предъявление обвинения по делу Тулешова и сообщения о дополнительных арестах по этому делу практически синхронно с событиями в Актобе являются тактической ошибкой силовых органов. Давайте вспомним все, что вокруг Тулешова происходит – земельный вопрос там никак не поднимался, религиозные лозунги тем более. Это явление несколько другого порядка, на мой взгляд.
Можно ли представить, что где-то там, в Лэнгли, сидит некий координатор, который настолько тонко знает вся внутренние казахстанские процессы и все это синхронизирует во времени – я не уверен в этом.
Другое дело, что митинги, например, могли быть стать неким сигналом, чтобы на их фоне, пока власти заняты постмитинговыми разбирательствами, вбросить еще один фактор дестабилизации.
Что касается бесцельности вылазки экстремистской группировки в Актобе, там, действительно, могла быть только одна цель – дестабилизация ситуации. В поход на Астану они бы не пошли, даже если бы им удалось захватить оружие в воинской части и, скажем, освободить своих сторонников в тюрьме, где сидят осужденные за религиозный экстремизм. Захватить власть в отдельно взятом Актобе тоже вряд ли бы у них получилось. Вероятнее всего, задача была совершить эти действия и по возможности скрыться. Значит, цель состояла в дестабилизации ситуации. Иной цели я не вижу.
— Кто же заинтересован в подобном сценарии?
— Говорить о том, кому это выгодно, сейчас не совсем корректно, поскольку недостаточно информационной составляющей. Нельзя исключать заинтересованность неких зарубежных центров на уровне глобальной геополитики. Отмечу, что в Казахстане работает масса американских нефтяных компаний, которые крайне не заинтересованы в нестабильности в регионе. Но американская политика, как политика любой крупной страны, не однослойная. Какая-то часть политического и бизнес-истеблишмента нацелена на то, чтобы работать в той или иной стране. А другая, конкурирующая, видит свою выгоду в дестабилизации, перехвате инициативы, решении других задач. Поэтому отрицать участие каких-то структур, скажем, западных, я бы не стал.
Есть три страны вокруг региона, которые я бы сразу отверг в качестве выгодополучателей от дестабилизации в регионе. Это Китай, Россия и Иран. Для всех этих трех крупных игроков не только Казахстан, но и вся Центральная Азия является тылом, их главные задачи и основная активность во внешней политики и экономических связях направлены в противоположные стороны. У Ирана — это юг, Персидский залив, Ближний Восток, у России — это Европа, в последнее время Дальний Восток, у Китая – прежде всего, тихоокеанское направление. Но для всех этих стран важен стабильный тыл и плюс к этому есть какие-то интересы в регионе. У Китая, например, ресурсные. Но все-таки наш регион для этих стран вторичен и важен, прежде всего, своей стабильностью. Чего нельзя сказать о тех же США, арабских странах, Турции.
Сейчас, например, в соседней Туркмении все процессы дестабилизации на афганской границе, внутри страны направлены на срыв поставок туркменского газа в Китай. Это главная задача. Смотрим – кому это выгодно? А выгодно это тем, кто конкурирует на китайском газовом рынке и тем, кто считает Китай в последующем своим конкурентом глобального порядка. Можно переложить эту схему на Казахстан. Кто сегодня может быть заинтересован в срыве работы китайских нефтяных компаний, поставок нефти в Китай из Казахстана? Кому выгоден срыв китайского проекта Экономического пояса Шелкового пути и его важного транзитного направления, проходящего через Казахстан?
Де-юре мы не имеем права говорить о какой-либо конкретной стране, не имея доказательной базы, но путем логических построений можно установить определенные закономерности и делать для себя выводы на будущее.