Программа модернизации общественного сознания, запущенная в Казахстане в нынешнем году, вызывает противоречивые оценки. С одной стороны, тот факт, что государственный аппарат наконец осознал, что долгосрочный эффект экономическим реформам может обеспечить только изменение общественных и индивидуальных ценностей, сам по себе позитивен.
С другой стороны, пока программа выглядит как набор разрозненных проектов. В чем собственно заключается модернизация общественного сознания – сформулировать сложно. К тому же попытки государства вмешаться в сферу частных интересов и напрямую влиять на социальные процессы в Казахстане обычно воспринимаются негативно. Достаточно вспомнить, какие оценки получило его намерение взять под жесткий контроль внутреннюю миграцию.
О том, можно ли «спустить сверху» готовую инструкцию по модернизации сознания и как на сегодняшнем этапе строятся отношения между казахстанским обществом и государством мы побеседовали с известным социологом, руководителем программы внутриполитических и социальных исследований Института мировой экономики и политики при Фонде Первого Президента РК – Елбасы Сериком Бейсембаевым:
Аульная молодежь – главная «пугалка» в разговорах о внутриполитической стабильности
— Серик, нельзя не признать, что госаппарат в Казахстане традиционно относится к некоторым общественным группам с настороженностью, как к источнику угрозы. Одним из резонансных и обсуждаемых событий в социальной сфере последнего времени стала потасовка между казахстанскими охранниками и иностранными рабочими в Абу-Даби Плаза, которая едва не переросла в массовые беспорядки в столице. Сразу после этого инцидента заговорили о том, что именно сельская молодежь, неустроенная в городах, является главным носителем социального протеста в Казахстане – своего рода взрывчатым веществом, закладываемым под общественной стабильностью. Согласны ли вы с этим утверждением?
— Вот уже более десяти лет как сельская молодежь, прибывающая в города, является одной из главных «пугалок» в разговорах о социальной и внутриполитической стабильности в стране. Якобы города заполонят внутренние мигранты, у которых нет работы и приемлемых условий жизни, и рано или поздно это приведет к массовым беспорядкам и политической нестабильности. В этом контексте, конечно, то, что произошло в Абу-Даби Плаза, кажется вполне закономерным.
Однако, на мой взгляд, ситуацию, возникшую на этом объекте можно объяснить намного проще. На стройплощадке произошла драка, за которой последовала мобилизация людей, находившихся неподалеку. Со 90%-ной вероятностью, это были рабочие, в том числе с других строящихся объектов. Не думаю, что определяющим в этом случае было то, что они приехали из сел. Скорее всего, сыграла свою роль характерная для таких рабочих сообществ солидарность, а также готовность к взаимовыручке.
Конечно, возникает ряд других вопросов: как можно было бы этого не допустить, как на объекте устроена трудовая дисциплина, есть ли разница в условиях труда граждан Казахстана и иностранных рабочих.
И все-таки, на мой взгляд, этот заурядный бытовой конфликт был сильно переоценен в нашем информационном пространстве, которому в целом свойственно очень чувствительно и напряженно реагировать на такие темы.
Наличие этнонационалистического дискурса в Казахстане не вызывает сомнения
— Тем не менее, очевидно, что фактором мобилизации в этом инциденте стала этническая идентичность. Молодежь стекалась к Абу-Даби Плаза под лозунгами: «Наших бьют», «Мы здесь хозяева». Другой пример: когда в середине сентября произошла драка между охранниками и рабочими на другом стройобъекте, но и те и другие были гражданами Казахстана, ничего похожего на информационный и общественный ажиотаж, которым сопровождался инцидент на Абу-Даби Плаза, не было. Насколько бытовой национализм является консолидирующим фактором для современной казахстанской молодежи?
— Наличие этнонационалистического дискурса в Казахстане не вызывает сомнения. Он широко воспроизводится в казахскоязычных масс-медиа и имеет разные оттенки – начиная от безобидного «мы – хозяева своей земли», заканчивая вполне себе шовинистским — «казахи должны в стране обладать особым статусом». Последнее, к счастью, является маргинальным способом мышления, отвергаемым большинством. Но, тем не менее, в определенных условиях может сыграть роль мобилизующую роль, особенно, при возникновении воображаемой угрозы со стороны «чужих».
В случае инцидента на Абу Даби Плаза мы увидели, как произошла определенная этническая мобилизация. Однако, она больше носила виртуальный характер. Через соцсети мы видели, как шло распространение призывов защитить попранное национальное достоинство и напомнить «индусам» кто в доме хозяин и т.п. Подобную реакцию исследователи объясняют постколониальным синдромом, когда этническое сообщество всячески пытается доказать остальному миру свою состоятельность. А любое «притеснение» со стороны «других» вызывает бурную защитную реакцию.
Подверженность молодежи этому способу мышления является опасной. Конфликтное противопоставление «свои-чужие» становятся основой для провокационных инцидентов. Особенно, учитывая низкий уровень политической культуры и слабой развитости гражданского самосознания в стране.
Похожим образом происходили межэтнические конфликты на юге страны между казахами и представителями других этнических групп (курды, таджики, узбеки). Зачастую во всех этих инцидентах триггером выступал бытовой конфликт, который на фоне существующего дискурса принимал в этнический характер.
Аналогичные процессы переживают многие постсоветские страны, и Казахстан не исключение. Рецепт только один – снижать уровень ксенофобии через развитие инклюзивности и создание условий для межкультурного диалога.
Казахстан – это недоурбанизированная страна
— В связи с инцидентом в Абу-Даби Плаза крупные политические деятели – в частности, вице-спикер Мажилиса Владимир Божко – заговорили о необходимости регулирования процессов внутренней миграции, ограничения притока аульной молодежи в города и, соответственно, восстановлении социальной инфраструктуры на селе. Правда, в данном случае Божко вызвал огонь на себя, а его слова были истолкованы как проявление социальной и даже этнической сегрегации. Как вы расцениваете подобные инициативы?
— На мой взгляд, Божко просто неудачно выразился и стал «удобной мишенью» для публичной критики. Что не совсем справедливо по отношению к нему, поскольку то, о чем он говорил, до него говорили многие другие политики. На самом деле из текста его заявления не следует, что он предлагает ввести какие-то ограничительные меры для сельской молодежи, прибывающей в города. Сама по себе риторика довольно популярна среди казахстанских чиновников. Напомню, что некоторые социальные программы, например, «С дипломом в село», были запущены для того, чтобы сократить отток молодежи из сел.
В целом я против каких-либо ограничительных мер в сфере внутренней миграции. Я — сторонник дальнейшей урбанизации. На мой взгляд, Казахстан – это недоурбанизированная страна, с учетом высокого уровня образованности населения и того потенциала, который имеют наши города. При нашей территории мы, напротив, должны стремиться к высокой «скученности» людей, чтобы была конкуренция, без которой невозможно повышение человеческого потенциала. А в условиях существующей разрозненности населения этого очень сложно добиться – на это нужно гораздо больше ресурсов.
— Согласно переписи 2009 года, соотношение сельского и городского населения в Казахстане составляет 54% к 46%, в пользу сельского. В настоящий момент, по заявлениям некоторых чиновников, уровень урбанизации в Казахстане достиг 60%. А какой считается оптимальным?
— О каких-либо оптимальных показателях говорить трудно. Однако, на мой взгляд, даже 60% для Казахстана – это достаточно низкий уровень урбанизации. К тому же некоторые казахстанские города, в частности, так называемые моногорода, сложно отнести к городам в полном смысле этого слова. Если считать 14 областных центров, несколько городов областного значения и Астану и Алматы, то это меньше 9 млн человек, что составляет только половину населения.
Полагаю, сегодня казахстанским властям необходимо думать не о том, как ограничить миграцию из сел, а о том, как сделать наши города более комфортными и удобными для прибывающего населения. Конечно, следует избегать некоторых перекосов в миграционных процессах, которые сформировались сегодня, когда Астана и Алматы стали пылесосами, забирающими все лучшие человеческие ресурсы из регионов. В то время как наличие нескольких других крупных городских агломераций позволяло бы поддерживать баланс в распределении миграционных потоков.
Обезлюдивший аул, который некому поднимать – это еще и излюбленный мотив нашей творческой интеллигенции, которым очень часто спекулируют в песнях, в художественных произведениях. Однако на поверку возвращаться в село, к истокам, никто не хочет.
Наш государственный аппарат явно переоценивает свои возможности
— Одним из аспектов внутренней миграции является переселение из южных областей в северные. Во-первых, для обеспечения промышленного потенциала северных регионов трудовыми ресурсами. Во-вторых, для устранения демографического дисбаланса между густонаселенным Югом и редеющим из-за оттока населения Севером. Как вы относитесь к такой «социальной инженерии»?
— К любым масштабным программам, которые своей целью ставят грандиозное переустройство сложившегося социального и демографического порядка, я отношусь достаточно скептически. На мой взгляд, наш государственный аппарат явно переоценивает свои возможности. У него есть вера во всемогущее государство, которое с помощью больших финансовых вливаний и административных мер может добиться кардинальных социальных изменений. Однако, как мы видим, в случае программы переселения этот подход не дает желаемого результата. Миграцию из Юга на Север просто так не запустить.
Проблема в том, что наша управленческая бюрократия склонна упрощать действительность. Решения людей по переезду в другой регион не вписывается в простую схему «работа-жилье». Это очень сложный процесс, связанный еще и с культурными и психологическими факторами.
В настоящий момент мы видим, что целеполагание программы строится больше исходя из идеологических и политических соображений, а социальный контекст учитывается недостаточно. Как результат, реализация программы идет сложно — очень мало людей готовы поменять место жительства, пусть даже ему предлагают найти работу на новом месте и помочь с жильем.
Профильному ведомству, мне кажется, нужно критически взглянуть на эту программу. Может быть, нам и не нужно вовсе, чтобы на Севере у нас жило то количество население, которое запланировано? Возможно, не стоит пытаться обратить реку вспять, а лучше благоустроить тот регион, где люди уже живут? Ведь очевидно, что если люди предпочитают селиться на Юге, то, значит, им там комфортно и для этого есть условия.
Как показывает наш исторический опыт, грандиозные модернизационные реформы, запускаемые «сверху-вниз» редко приводили к позитивному результату. СССР – это яркий пример подобной авторитарной модернизации, когда государство тотально перекраивало общество. Достаточно вспомнить масштабный проект освоения целины, итоги которого, мягко говоря, неоднозначны. Но то был СССР, тогда как у современного Казахстана гораздо меньше ресурсов – идеологических, экономических, административных.
Если даже проводить подобные реформы, то с учетом сложившихся миграционных потоков. Как показывают исследования моего коллеги, социолога Серика Джаксылыкова в Казахстане сформировались устойчивые тренды в сфере внутренней миграции – в частности, можно выделить три субрегиона – Юг, Север и Запад – в пределах которых и происходят перемещения мигрантов. Это и есть та база, с опорой на которую следует проводить реформу, а не строить калькуляцию исходя из прямой бюрократической логики. По отношению к таким сложным социальным процессам, как миграция, она зачастую неприменима.
Продолжение следует.
Жанар тулиндинова.
http://ia-centr.ru/experts/zhanar-tulindinova/serik-beysembaev-pryamaya-byurokraticheskaya-logika-primenitelno-k-sotsialnym-protsessam-ne-rabotaet/